| |
Авсень
- Баусень, Таусень, Усень, Говсень, Овсень, Овсей), в дохристианской Руси языческое божество, связанное с Новым годом, со сменою времен года, с началом весеннего солнечного цикла и возрастания плодородия, воплощал в себе начало года — прибытка (урожая).
Имя этого божества упоминалось еще в н. XX в. в песнях-колядках, или овсеневых песнях, распеваемых во время праздника на стыке старого и нового года, по церковному календарю в день Василия Великого (Васильев вечер, 1/14 января). Во время пения овсеневых песен поющие обыкновенно бросали зерна разного хлеба и овса, которые затем собирали и хранили до весеннего посева. В Малороссии в этот вечер комнату уставляли снопами: снопы клали и на самый стол, а посреди них ставили большой пирог; жена просила мужа «исполнить закон». Дети спрашивали: «Де ж наш батько?» (Где же наш отец?) — «Хиба вы мене не бачите?» (Разве вы меня не видите?) — спрашивал отец, сидя за столом и скрывшись за грудою снопов, пирогов, вареников, книшей. «Не бачимо, тату» (Не видим, отец). — «Дай же Боже, щоб и на той год не побачили» (Дай Бог, чтобы и на будущий год не увидели). Этим актом выражалось желание, чтобы и наступающий год был столь же плодородным и дом хозяина изобиловал яствами.
В Галиции при этом клали еще на стол рукоять плуга. Мальчики и парубки щедровали, вспоминая в своих щедрив-ках о Рождестве Христовом и о дне св. Василия, поздравляли всех с праздником, желали всем здравия и счастья, а себе просили подарка. Они же производили «засееванье», разбрасывая зерна по улицам и домам и приговаривая: «На счастье, на здоровье, на новый рок (год). Роди, Боже, жито, пшеницу, всяку пашницу». Очевидно, что эта приговорка осталась из какой-нибудь песни, которой сопровождался обряд засеванья. В Малороссии мальчуганы, ходя по домам и разбрасывая из рукавов или из мешка семена, пели:
Ходит Илья
На Василья,
Носит кучу Житяную.
Де замахне —
Жито росте -
Жито пшениця,
Всяка пашниця,
У поле ядро,
А в доме добро.
Девушки же в это время гадали, так же как и на Святках или иным образом. Так, испекши накануне пирог, в самую полночь девица выходила на улицу и, подойдя к чьей-нибудь хате, начинала прислушиваться к разговору; первое услышанное ею имя означает суженого, слово «иди» — замужество, «сядь» — возможность остаться в девках, а слово «ляжь» — смерть. Считали колья в плетне три раза по девяти и по последнему определяли качества суженого: если кол сучковатый — жених будет сердитый, если кол без коры — бедный, если в коре — богатый, и т. д.; слушали лай собак, чтобы знать, с которой стороны надо дожидать себе жениха.
Способы гаданий были весьма разнообразны, но все они сводились к тому, чтобы узнать, выйдет ли девушка замуж.
Один же из этих способов гадания, заговаривание каши, имел совсем другой смысл. Совершался он таким образом: старшая в доме женщина — хозяйка, взяв крупы из амбара, заваривала кашу на воде, принесенной старшим из мужчин в доме; затирание каши сопровождалось разными причитаниями, как, напр.: «Сеяли, ростили гречу; во все лето уродилась наша греча и крупна, и румяна; звали-позывали нашу гречу в Царьград побывать, на княжой пир пировать; поехала греча во Царьград побывать со князьями, со боярами; с честным овсом, золотым ячменем ждали гречу, дожидали у каменных врат; встречали гречу князья и бояре, сажали гречу за дубовый стол пировать; приехала наша греча к нам гостевать». Красная каша предвещала урожай и изобилие, а белая — неурожай и разные бедствия.
Во многих местностях, как Малороссии, так и Великороссии, эти обряды видоизменялись до того, что порой ограничивались только беготнёю мальчишек по улицам с криком «Авсень! Авсень!» или с песнями, вроде следующей:
Ой, Овсень, ой, Овсень!
Походи, погуляй
По святым вечерам,
По веселым теремам.
Ой, Овсень, ой, Овсень!
Посмотри, погляди,
Ты взойди, посети
К Филимону на двор!
Н.П. Степаюв
|
|
