| |
Смутное время
- (Смута), трагические события русской истории, происходившие в период от смерти Иоанна IV Васильевича Грозного (1584) до воцарения на русском престоле Михаила Федоровича Романова (1613).
В 1601 митр. Ростовский Иона объявил патриарху и царю, что в Чудовом московском монастыре «недостойный инок Григорий хочет быть сосудом диавольским». И действительно, молодой сын стрелецкого сотника Юрий Отрепьев, принявший по пострижении имя Григорий, вел себя на редкость странно. Проявляя большие способности, — шутя Отрепьев усваивал то, что другим не давалось, — он в то же время вольничал в делах веры, вызывая этим подозрение в ереси. Но главное, в моменты откровенности он говаривал монастырской братии, что со временем непременно будет царем на Москве.
Годом позже, по рассмотрении дела, Борис Годунов велел дьяку Смирному-Васильеву отправить Григория за ересь на Соловки или в Белозерские пустыни — на покаяние. Однако при пособничестве другого дьяка, свойственника Отрепьевых, Евфимьева, Григорий вместо отправки на далекий неласковый север бежал в Литву. Чем только не пришлось ему там заниматься: якшался с сектантами-анабаптистами, разбойничал в казацкой шайке старшины Герасима Евангелика, учился в латинской школе в Гоще...
Заимев духовника-иезуита, Отрепьев «открылся» ему в час тяжкого «смертельного» недуга, что он якобы есть Дмитрий, законный наследник русского трона. В 1604 папский нунций Рангони представил его в Кракове польскому королю Сигизмунду. Тот признал Лжедмитрия сыном Иоанна, обещал поддержку, но официально в его защиту выступать не стал, разрешив, однако, своим шляхтичам «в частном порядке» помочь восстановлению «законного наследника» на престоле русских государей. Тогда же Лжедмитрий тайно перешел в католичество и подписал брачный контракт с Мариной Мнишек, дочерью сандомирского воеводы, широким жестом подарив невесте Новгород и Псков, а будущему тестю — княжества Смоленское и Северское.
15 августа 1604, собрав разношерстное войско из нескольких тысяч польских авантюристов, двух тысяч малороссийских казаков-головорезов и небольшого отряда донцов, Лжедмитрий начал поход на Россию. Полгода погуляв по западнорусским областям и выиграв несколько стычек, 21 января 1605 он был наголову разбит пятидесятитысячным русским войском под Добрыничами, едва при этом спасшись с несколькими ближайшими соратниками. Казалось, конец неминуем, и окончательная расправа с самозванцем представлялась лишь делом времени, когда 13 апреля в Москве внезапно скончался царь Борис.
Все вдруг изменилось как по волшебству. Уже 7 мая победоносное московское войско в полном составе перешло на сторону Лжедмитрия. 1 июня законный наследник престола, сын царя Бориса Феодор — «отроча зело чюдно, благолепием цветуще, от Бога преукрашен яко цвет дивный» — вместе с матерью был убит в Москве приверженцами самозванца.
20 июня Лжедмитрий торжественно въехал в Москву. Патриарх Иов, бесстрашно обличавший преступника, был низложен, и 21-го числа новоиспеченный лжепатриарх, архиеп. Рязанский грек Игнатий совершил «таинство» «венчания на царство» победившего самозванца.
Клятвопреступление стало фактом. Народ, еще недавно столь настойчиво звавший Бориса на царство, присягавший ему как богоданному государю, попрал обеты верности, отринул законного наследника престола, попустил его злодейское убийство и воцарил над собой самозванца и вероотступника, душой и телом предавшегося давним врагам России.
Вот где таится подлинная причина Смуты, как бы ни казалось это странным отравленному неверием и рационализмом современному уму. Совершилось преступление против закона Божиего, которое и повлекло дальнейшие гибельные последствия всеобщего разора и мятежа.
Хорошо понимая, какими гибельными последствиями может грозить подобное отступничество земле Русской, патриарх Иов с духовенством до последней возможности стоял за царя законного. При жизни Бориса он по всей России разослал грамоты с повелением совершать ежедневное молебствие об успехах оружия царского и всенародно проклинал самозванца. Когда Годунов скоропостижно скончался, патриарх благословил всех присягать на верность сыну его, царевичу Феодору.
Когда же измена стала явной, русский первосвятитель, не убоявшись гнева самозванца, в храме, во время богослужения велегласно обличал обезумевших клятвопреступников. Не имея возможности сладить с непокорным старцем, Лжедмитрий велел низложить его силой. Узнав об этом, Иов снял с себя панагию, положил ее у чудотворной иконы Владимирской Божией Матери и воззвал молитвенно вслух всего народа: «Владычице Богородице! Здесь возложена на меня панагия святительская, с нею исправлял я слово Сына Твоего и Бога нашего и двенадцать лет хранил целость веры. Ныне, ради грехов наших, как вижу, бедствует царство, обман и ересь торжествуют. Спаси и утверди Православие молитвами к Сыну Твоему».
Смута между тем продолжала углубляться. Не процарствовав и года, самозванец был свергнут народным восстанием и убит. Новым, «боярским» царем стал Василий Шуйский, возведенный на трон по договору между знатнейшими родами московской аристократии. Именно он годом раньше возглавлял то самое московское войско, которое разгромило ватаги самозванца под Добрыничами. После воцарения Лжедмитрия Василий возглавил боярскую оппозицию новому монарху, был уличен им в заговоре, приговорен к смертной казни, но, видимо из боязни боярского мятежа, — прощен, выслан из Москвы и тут же возвращен обратно.
Опирая свою власть на тесный круг высшей московской знати, Василий стал первым в русской истории царем, который, вступая на престол, клялся ограничить свое самодержавие боярской думой. С точки зрения политической, это могло означать только одно: государственная власть слабела, теряла силу и авторитет. Ее священный ореол, омраченный клятвопреступлением, боярским произволом и соглашательством с иноверцами, померк, и новый государь был вынужден искать опоры трону уже не в религиозно-нравственной, мистической области, но в балансе интересов и сил представителей сословной верхушки, раздираемой вечными местническими противоречиями и спорами.
Тем временем страна гибла в мятежах и распрях. Прошло лишь несколько месяцев после того, как воцарился Шуйский, а Москва уже была осаждена войсками приверженцев «законной династии», требовавших низложить «самозваного царя Василия». Их предводителем был Иван Болотников — то ли беглый холоп, то ли мелкопоместный тульский дворянин, пришедший в Россию то ли из Венгрии, где он воевал с турками, возглавляя десятитысячный казацкий корпус, то ли из Италии, куда попал, будучи галерным рабом на турецком корабле, взятом итальянцами в плен...
Не успело правительство принять меры против этого мятежника, как на южных рубежах появился Лжедмитрий II, пришедший в Россию во главе отряда польских авантюристов. К нему тут же примкнули остатки войск Болотникова, казаки и часть южнорусского дворянства. Через год новый самозванец уже стоял под стенами Москвы.
Борьба правительственных войск под предводительством молодого отважного полководца М.В. Скопина-Шуйского против второго самозванца, несмотря на свою успешность, спровоцировала новый виток Смуты. В поисках союзников московское руководство обратилось за помощью к Швеции, и отряд скандинавских наемников принял участие в боях с Лжедмитрием II. Но за его спиной стояла польская шляхта, а сама Речь Посполитая находилась в то время в состоянии войны со Швецией. Это и было использовано королем Сигизмундом III как повод для открытой интервенции против России.
Участие иноземцев в Смуте придало ей особую остроту. В сентябре 1609 двенадцатитысячное польское войско при поддержке десятитысячного казацкого корпуса вторглось в Россию. Интервенты осадили Смоленск, героическая оборона которого сковала их главные силы на целых два года. Внезапная смерть Скопина-Шуйского и предательство шведского отряда наемников в решающий момент кампании 1610 не позволили русским отрядам освободить город. Провинция практически вышла из-под контроля центрального правительства в Москве. Да и в самой столице было неспокойно.
Дело кончилось тем, что 17 июля Москва разразилась очередным мятежом, в ходе которого Василий Шуйский был свергнут с престола, пострижен в монахи и выдан полякам, которые заточили его в темницу, где Шуйский и скончался два года спустя. Договориться между собой о новом государе бояре уже не смогли, овладеть ситуацией в городе оказались неспособны. Опасаясь нового мятежа, «семибоярщина» пошла на заключение договора с командующим польскими войсками гетманом Жолкевским о признании русским царем польского королевича Владислава IV.
Но, единожды вступив на скользкий путь предательства, остановиться невозможно, и 21 сентября 1610, опасаясь народного возмездия за сговор с иноземцами и не умея его предотвратить, бояре решились на открытую измену. Тайно, ночью, «семибоярщина» впустила в город оккупационный корпус интервентов, состоявший из 3,5-тысячного отряда польско-литовских солдат и 800 немецких ландскнехтов. В условиях полного хаоса, административного и военного развала этого оказалось достаточным для того, чтобы с октября реальная власть в русской столице сосредоточилась в руках польского коменданта Гонсевского.
Практически одновременно с этими событиями в июле 1610 началась и война Швеции против России. Непримиримые соперники, поляки и шведы проявили трогательное единодушие в деле разграбления русских земель, норовя отхватить у России кусок пожирнее да побольше, пока страна истекала кровью в хаосе смутного безвременья.
Открытая шведская интервенция началась пограничными столкновениями с населением Корельского уезда. Спустя месяц командующий шведским войском Делагарди предпринял неудачную осаду Ивангорода, а в сентябре осадил Корелу. Дело это, однако, оказалось гораздо более сложным, чем можно было сперва предположить. Героическая оборона крепости продолжалась почти год, а широкое партизанское движение создало при этом серьезную угрозу безопасности оккупантов.
Летом 1611 шведские войска начали наступление на Новгород, на который его западные соседи зарились уже не одно столетие. И здесь, так же как и в Москве, роковую роль сыграла измена боярской верхушки, утерявшей сознание своего национального и религиозного долга, страшившейся лишь за политические и сословные привилегии. 16 июля бояре впустили интервентов в Новгород. Показательно, как схоже развивались события в русской столице и в северных областях государства. Начав политическую торговлю с иноземцами, остановиться на полпути было уже никак нельзя, поэтому договор, заключенный между шведами и новгородскими боярами о признании русским царем одного из сыновей шведского короля Карла IX, стал закономерным результатом предательства русских национальных интересов.
К весне следующего года под властью шведов уже находились Копорье, Ям, Ивангород, Орешек, Гдов, Порхов, Старая Русса, Ладога, Тихвин. Казалось, раздираемая усобицей Русь, лишенная столицы, регулярного войска, системы государственной власти, последних выходов к европейским торговым путям — доживает последние дни...
Между тем, по мере разрастания Смуты, появились и первые признаки духовного прозрения, осознания ее причин, раскаяния в совершившемся клятвопреступлении. В первом Лжедмитрий распознали вероотступника и еретика, «окаянного законопреступника и сатанина угодника», задумавшего разрушить промыслительное устроение земли Русской, оторвать Русь от Бога, Которому она веками стремилась служить без обмана и лести. Нечестивец покусился на самое святое — «отпаде от православной веры, яко и самому образу Божию поругатися, и церкви Божия олтари хотел разорити, и монастыри и обиталища иноческие раскопати».
Предательство духовное закономерно завершилось и изменой государственной: «умысли окаянный сотворити и наполнити Московское государство поганых иноверцев Литвы, и жидов, и поляков, и иных скверных, яко и русских людей в них мало зрети». Чаша терпения народного переполнилась, и судьба самозванца была решена.
После его смерти был сведен с кафедры и заключен в Чудовом монастыре лжепатриарх Игнатий, возведенный Лжедмитрием I на кафедру без соборного избрания, с тем чтобы способствовать и потворствовать католическим симпатиям нового владыки России. Законным предстоятелем Русской Церкви стал патриарх Гермоген, бывший до того митрополитом Казанским, известный твердостью в вере и духовным разумением.
31 июня 1606 при его непосредственном участии было совершено прославление нетленных мощей убиенного царевича Димитрия, «дабы утешить верующих и сомкнуть уста неверным». Царствование прежней династии пресеклось насильственно, и акт прославления державного отрока стал одновременно актом всенародного покаяния в этом злодействе. Новый государь, Василий Шуйский, нес раку с мощами лично, на плечах — из-за города и до Архангельского собора — «как бы желая усердием и смирением очистить себя», по словам летописца, от прежних прегрешений.
Вслед за тем, желая снять несправедливую опалу с памяти последнего русского венценосца, он велел пышно и великолепно перенести тело царя Бориса, убиенного царевича Феодора и его матери Марии в Сергиеву лавру. «Но еще не довольно смирился перед Богом царь Василий, — написал позже церковный историк М.В. Толстой, — чтобы погасить гнев Божий на Россию за нечистоты сердечные, за клятвопреступления и цареубийство. Повсюду начались волнения: сначала только потому, что Василий избран одною Москвою; далее стали говорить, что... Дмитрий спасся из Москвы во время восстания народного; появились и новые самозванцы».
Всем стало ясно, что для укрощения Смуты необходимы меры не только административные, государственные, но прежде всего — религиозно-нравственные, духовные. Тогда царь и Собор положили принести всенародное покаяние. В связи с этим, «для великого государева и земского дела» патриарх Гермоген пригласил в столицу своего славного предшественника — свт. Иова. «Молим со усердием святительство твое, — писал он архиерею-исповеднику, — и колена преклоняем: сподоби нас видети боголепное лице твое и слышати пресладкий глас твой... да сподобит премилостивый Бог за молитвы святые твои Российское государство жити в мире и в покое и в тишине».
Казалось, к людям вернулось понимание того, как должны решаться вопросы и укрощаться нестроения в Православном Царстве Русском. Казалось, что понимание это готово претвориться в деяния, которые положат конец усобице на Руси. Казалось, что народ прозрел и желает лишь одного — искупить свой грех.
Как писал М.В. Толстой, «Иов приехал и 20 февраля 1607 явился в соборном храме Успения, извне окруженном и внутри наполненном несметным количеством людей. Он стоял у патриаршего места в виде простого инока, но возвышаемый в глазах зрителей памятью его знаменитости и страданий за истину, смирением и святостию, отшельник, вызванный почти из гроба примирить Россию с небом. В глубокой тишине общего безмолвия и внимания поднесли Иову бумагу и велели патриаршему архидиакону читать ее на амвоне. В сей бумаге народ (и только один народ, а не царь) молил Иова отпустить ему, именем Божиим, все его грехи перед законом, строптивость, ослепление, вероломство; клялся впредь не нарушать присяги, быть верным государю; требовал прощения живым и мертвым, дабы успокоить души клятвопреступников и в другом мире; винил себя во всех бедствиях, ниспосланных Богом на Россию, но не винился в цареубийствах, приписывая убиение Феодора и Марии одному самозванцу; наконец молил Иова благословить царя, бояр, христолюбивое воинство и всех христиан, да торжествует царь над мятежниками и да насладится Россия счастием тишины.
Иов ответствовал грамотой, заблаговременно, но действительно им сочиненною, писанною известным его слогом, умилительно и красноречиво. Тот же архидиакон читал ее народу. Изобразив в ней величие России, созданное умом и счастием ее монархов, Иов соболезновал о гибельных следствиях Димитриева заклания... напомнил единодушное избрание Годунова в цари и народное к нему усердие, дивился ослеплению Народа, прельщенного бродягою, говорил: «Я давал вам страшную на себя клятву в удостоверение, что он самозванец; вы не хотели мне верить, и сделалось то, чему нет примера ни в священной, ни в светской истории». Описав все измены, бедствия отечества и Церкви, свое изгнание, гнусное цареубийство, если не совершенное, то по крайней мере допущенное народом, воздав хвалу Василию, «царю святому и праведному», за великодушное избавление России от стыда и гибели, Иов продолжал: «Вы знаете, убит ли самозванец; знаете, что не осталось на земле и мерзкого тела его, а злодеи дерзают уверять вас, что он жив и есть истинный Димитрий! Велики грехи наши пред Богом, «в сии лета последняя», когда вымыслы нелепые, когда сволочь гнусная, тати, разбойники, беглые холопы могут столь ужасно возмущать отечество!» Наконец, исчислив все клятвопреступления, не исключая и данной Лжедмитрию присяги, Иов именем небесного милосердия, своим и всего духовенства объявил народу разрешение и прощение, в надежде, что он не изменит снова царю законному, и добродетель верности, плодом чистого раскаяния, умилостивит Всевышнего, да победят врагов и возвратят государству мир с тишиною.
Действие было неописанное. Народу казалось, что тяжкие узы клятвы спали с него и что Сам Всевышний устами праведника изрек помилование России. Плакали, радовались, и тем сильнее тронуты были вестию, что Иов, едва успев доехать из Москвы в Старицу, и преставился. Мысль, что он, уже стоя на пороге вечности, беседовал с Москвою, умиляла сердца. Видели в нем мужа святого, который в последние минуты жизни и в последних молениях души своей ревностно занимался судьбою горестного отечества, умер, благословляя его и возвестив ему умилостивление неба».
Сперва показалось, что начали сбываться благие надежды, что чаша гнева Господня источает свои последние скорбные капли. Молодой, отважный полководец Михаил Скопин-Шуйский — доверенное лицо царя Василия и любимец народа — рядом блестящих побед укрепил Московское государство, утопающее в пучине крамол. Но упованиям этим осуществиться было не дано. В расцвете сил, на 23-м году жизни, юный военачальник внезапно скончался, и Смута разбушевалась с новой силой.
17 июля 1610 в Москве мятежники свели с престола царя Василия. Напрасно патриарх Гермоген с жаром и твердостью защищал законного государя, напрасно изъяснял народу, что нет спасения там, где нет благословения свыше, что измена царю есть богоборчество, что новое клятвопреступление не избавит, но лишь глубже погрузит Россию в пучину безначалия. Забылось в народе недавнее соборное раскаяние, в боярах проснулись всегдашние властные междоусобные счеты — и Москва оказалась во власти произвола и зависти, властолюбия и тщеславия, лицемерия и вражды.
Еще почти три года страданий и мук понадобилось Руси, чтобы вновь вернуться к мысли о том, что лишь покаяние в совершенных беззакониях и всеобщее, соборное избрание нового монарха, благословенное Церковью и принятое всем народом, могут спасти положение. Дважды за это время ходили русские полки освобождать столицу. Первое (рязанское) ополчение под предводительством Прокопия Ляпунова оказалось безуспешным, но на второй раз войско князя Пожарского добилось своего — Москву очистили от поляков. 27 октября 1612 капитулировал последний польский гарнизон в Кремле.
В числе других знатных пленников тогда был освобожден и отрок Михаил Романов-Юрьев, будущий Самодержец Всероссийский, основатель и первенец новой династии Русских Православных Государей. Опасаясь поляков (да и своих мятежников), он с матерью, инокиней Марфой, тут же покинул Москву, уехав в свою костромскую вотчину.
В столице же тем временем «бояре и воеводы писали во все городы всяким людем, чтобы изо всех городов всего Российского царствия были к Москве митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены, и из дворян, детей боярских, гостей, торговых, посадских и уездных людей, выбрав лучших, крепких и разумных — по скольку человек пригоже — для Земского Совета и для Государского обиранья прислали к Москве ж». Собирался Великий Собор, Совет Всея Земли, который должен был решить, как жить России дальше.
На этот раз духовный разум и здравый смысл взяли верх. Несмотря на первоначальные волнения и несогласия, порешили «Литовского и Шведского короля и их детей и иных немецких вер и некоторых государств иноязычных не Православной веры на Московское государство не избирать, а «быти на всех великих преславных Российских государствах Государем всей Руси Самодержцем, Михаилу Феодоровичу Романову-Юрьеву... служить и прямить ему во всем, против его всяких недругов и изменников стояти крепко и неподвижно, и биться до смерти». 21 февраля 1613 Михаил Феодорович был торжественно провозглашен Государем и Великим Князем Всея Руси Самодержцем. Благодарственное молебствие о здравии Богом избранного Государя, совершившееся во всех церквах с колокольным звоном, и всенародная присяга заключили это достопамятное событие.
Дело было за малым. Сам новоизбранный царь ничего еще не ведал о своем державном достоинстве, хоронясь в костромской глубинке. Потому для испрошения его согласия было отправлено особое посольство из духовных и светских чинов, с инструкциями и грамотами. Можно долго рассказывать о том, как отказывался от высокого избрания юный государь, как упорно не давала сыну своего материнского благословения старица Марфа. Казалось, уговоры бессмысленны.
Тогда послы и народ прибегли к последнему средству, испытанному уже однажды при избрании на царство Бориса Годунова. Они решили поколебать благочестивые сердца Михаила и Марфы напоминанием о великой ответственности за все могущие последовать для Отечества бедствия. «То ли угодно вам, — вопросили они, — чтобы наши недруги торжествовали, попирали нашу православную веру, чтобы православные христиане были в расхищении и пленении? Все это: и поругание веры, и осквернение церквей, и гибель бесчисленного безгосударного народа, и междоусобные брани, и неповинную кровь взыщет Бог на вас в день Страшного и праведного Своего Суда...» Такое увещевание возымело силу, и согласие на царство было наконец получено. 1 июля 1613 в Москве состоялось и Таинство Венчания: Россия вновь обрела законного и богоданного Государя.
Митрополит Иоанн (Снычев)
|
|
