| |
Пение церковное
- православная русская церковь допускает в богослужении только вокальную музыку — пение. Русское церковное пение пришло на Русь вместе с христианством. Владимир Святой после своего крещения в Корсуни привез с собой в Киев демественников (т. е. певцов) «от славян». С царицей Анной прибыли в Киев греческие певцы, прозванные «царицыными». Наше древнейшее церковное пение явилось к нам, таким образом, вполне готовым и было византийского происхождения. В XI в. греческие певцы-учителя насаждают у нас «изрядное осмогласие» (т. е. систему восьми греческих гласов, или напевов, положенных в основу нашего богослужебного пения). Возникают школы пения в Смоленске, Новгороде, во Владимире, а также «крылосы», т. е. певческие хоры, в разных городах. Сохранились известия и о «гораздых» (сведущих, опытных) певцах, прославленных современниками за их искусство (может быть не только певческое, но и композиторское). Церковное пение знали и любили и светские люди: летопись сообщает, что князь Борис пел псалмы перед своею кончиной; кн. Михаил Тверской «бе зело любяй церковное пение». Есть указания, что и народ иногда принимал участие в церковном пении, напр, при перенесении мощей свв. кн. Бориса и Глеба. Собор 1274 выразил желание, чтобы церковное чтение и пение производилось людьми особо для того посвященными. В XI и XII вв. начинают замечаться у нас и самостоятельные попытки если не композиторства, то по крайней мере «распева» новых текстов на известные уже мелодии, что, во всяком случае, требовало известной сноровки и музыкальности. Стихиры на перенесение мощей свт. Николая в Барград (1087), Феодосию Печерскому (1095), в честь свв. кн. Бориса и Глеба (1108) составлены русскими певцами и встречаются уже в древнейших наших певческих книгах XII в. Первоначальные наши нотные книги представляли два текста: греческий и славянский. Последнему отводилось главное место, но греческий текст держался долго, еще в сер. XIII в., ввиду плохого знания славянского языка первыми иерархами-греками. Нередко один клирос пел по-гречески, а другой — по-славянски. Нотация наших древних певческих книг состояла из особых знаков, называвшихся знаменами, столпами, позже крюками или крюковыми знаменами и ставившихся прямо над текстом, без всяких линеек, как древнегреческие нотные знаки и средневековые европейские невмы. Это обстоятельство позволяет предполагать связь между всеми этими родами нотации. Древнейший вид этой нотации, употреблявшийся с XI по XIII вв. в так называемых «кондакарях», носит название «кондакарного знамени», ключа к его пониманию мы до сих пор не имеем, что лишает нас древнейшего и потому в высшей степени важного в научном отношении исторического материала. Рядом с кондакарным знаменем находим и «столповые» знамена, которые впоследствии совсем вытесняют кондакарную нотацию. Термин «столповое» знамя, по-видимому, происходил оттого, что им изображалось «осмогласное» богослужебное пение, порядок же последования гласов назывался «столпом». И та, и другая нотации едва ли определяли точно не только ритмическое значение тонов, но и их относительную высоту: скорее это были мнемонические знаки, долженствовавшие напоминать певцу мелодию, знание которой приобреталось путем практического обучения в школах, частью исключительно певческих, частью общеобразовательных. Древнейшие памятники «столпового», «знаменного» или «крюкового» пения не восходят дальше XII в. («стихирарь» 1152). Сохранившийся в этих памятниках «столповой», или «знаменный», распев является самым древним и основным среди всех прочих наших церковных распевов (новогреческого, болгарского, киевского, разных местных и т. д.). Знаменный распев является «греко-славянским», образовавшимся из древнегреческого пения в славянских землях и получившим там и свою особую нотацию. Это подтверждается рядом певческих терминов болгарского и греческого происхождения. По общераспространенному взгляду историков, знаменный распев за время с XII по XVI в. не изменился существенно ни в мелодическом отношении, ни в способе изображения и виде «знамен». В к. XIV в. древнее столповое знамя делается скорописным и менее каллиграфическим, но еще в н. XVI в. мелодия его и число самих письменных знаков, или знамен, остаются те же, как и в XII в. Изучение знаменного пения совершалось сначала без помощи каких-либо письменных руководств; единственным пособием служили «разводы», т. е. изображения «многостепенных» знамен (где одна фигура изображала несколько нот) с помощью «единостепенных» знамен, появляющихся в к. XIV и п. XV в. Только со 2-й пол. XV в. являются настоящие руководства к чтению знамен, в форме особых приложений к разным нотным книгам, преимущественно к ирмологам и стихирарям. В к. XV в. начинаются изменения и в самой мелодии знаменного распева, подвергавшейся расширению посредством вариации и особых вставных пространных мелодий (так называемые лица и фиты). В Новгороде в н. XV в. были хорошие певцы (новгородские крылошане). Уже в к. XV в., однако, встречаются жалобы архиеп. Геннадия на то, что в Новгороде «подъяки — ребята глупые и озорные; мужики озорные на клиросе поют». Школы того времени ничего не могли сделать для правильной подготовки певцов. К ошибкам и искажениям мелодии присоединилось еще изменение самого текста знаменных песнопений, вызванное стремлением сохранить самый напев в древнем его виде неприкосновенно. Церковные песнопения распеты были знаменным распевом еще в то время, когда ъ и ь произносились если не во всех, то, по крайней мере, в некоторых положениях в слове. В древнейших памятниках знаменного пения мы находим нередко одинаковое положение на ноты как слогов с гласными а, о, у, и и т. д., так и слогов с гласными ъ и ь. Когда в древнерусском языке гласные ъ, и ь совершенно исчезли в открытых слогах, а в закрытых превратились в о и е, ноты знаменной мелодии во многих местах пришлись уже на согласные звуки, вследствие чего некоторые ноты оказывались как бы лишними, ненужными. Чтобы сохранить их в неприкосновенности, на место исчезнувших ъ, и ь подставлены были в тексте гласные о и е, развивавшиеся из этих звуков только в известных, определенных положениях. Переход гласных ъ и ь в о и е при указанных условиях произошел уже к XIII в.; между тем в нотных книгах замена ъ и ь посредством о и е сказывается лишь в н. XIV в., а изменение текста нотных книг в указанном направлении происходит еще позднее — в к. XIV и н. XV вв. Изменение это коснулось только текстов для пения; тексты для чтения ему не подверглись. Отсюда сильная разница между текстами для пения и текстами для чтения, получившая имя «раздельноречия». Образчиком такого «раздельноречия» может служить следующий отрывок: старый текст («старое истинноречие») — «согрешихом, беззаконовахом, не оправдихом пред Тобою, ни соблюдохом, ни сотворихом, якоже заповеда нам, но не предажь нас до конца, отеческыи Боже»; новый текст (1515, «раздельноречие») — «согрешихомо и беззаконовахомо, не оправдихомо передо Тобою, ни соблюдохомо, ни сотворихомо, якоже заповеда намо, но не предаиже насо до конеца, отеческыи Боже». Благодаря часто встречающемуся слогу «хомо», в народе такое исполнение богослужебного пения стали звать «хомовым» пением; отсюда грецизованная форма «хомония». В связи с этим явлением в истории одноголосного духовного пения России различаются три периода: 1) старого истинноречия, или праворечия (с XI до XIV вв.), 2) раздельноречия, или хомонии (с XIV в. до 2-й пол. XVII в., когда приняты были меры к исправлению текста) и 3) нового истинноречия (со времени исправления текста до сих пор). В н. XVI в. мы находим повсеместное нестроение и безурядицу в церковном пении, рядом с усилением хомонии, особенно резко разошедшейся к этому времени с живой разговорной речью и церковным чтением. «Знаменное» письмо к н. XVI в. также усложнилось; число крюковых знаков увеличилось (явилось немало новых вариаций уже прежде известных знаков). В тексте являются различные вставки, не имеющие никакого отношения к тексту и вводившиеся только для большего протяжения напева и придания ему вящей торжественности. Таково, напр., болгарское слово хубово («красиво, хорошо») или хабува. Сначала оно писалось в сокращении на полях потных книг; в н. XV в. оно уже выписывается вполне, а в к. XV в. и н. XVI в. вносится в текст и поется вместе с ним. Подобные вставки назывались «попевками» и встречают себе параллель в греческих «кратиматах», употребительных и доныне у болгар и греков (на Афоне, в Пантелеимоновском монастыре), напр, в виде припева «терирем, те терирем, терирем». «Попевки» эти расширялись с течением времени все больше и больше на счет текста, нередко достигая чудовищных размеров. В старообрядческом современном пении сохранилась попевка «аненайка». Наконец, в 1-й пол. XVI в. явилось совместное пение в два и три голоса нескольких песнопений с разным текстом, вытекавшее из желания сократить продолжительность службы, не погрешая против устава, требовавшего исполнения всех показанных песнопений. Все эти непорядки церковного пения начинают обращать на себя внимание правительства и высшего духовенства. В 1503 издается распоряжение о пополнении «клиросов» опытными певцами из вдовых священников и диаконов. Была сделана даже неудавшаяся, из-за вражды с Ливонским орденом, попытка выписать из-за границы опытных в церковном пении лиц. Иоанн Грозный, сам большой любитель церковного пения и даже композитор стихир русским святым (хранятся в библиотеке Троице-Сергиевой лавры), обратил внимание Стоглавого собора (1551) на укоренившиеся в церковном пении беспорядки. Собор устранил совместное пение нескольких текстов и положил начало «книжным училищам», где должно было изучаться между прочим пение. Благодаря этому явилось много знающих и талантливых мастеров церковного пения, от которых, впрочем, до нас дошли только имена. В разных местах России духовные композиторы полагают на ноты разные, еще не «роспетые» песнопения. Средоточием этой деятельности служит Москва, где славится хор царя Иоанна Грозного. Новые мелодии эти получают разные обозначения, отличаясь друг от друга не характером, а большей или меньшей широтой развития известной мелодической основы: «малое знамя, ино знамя, ин распев, ин перевод, большое знамя, большой распев, путь» и т. д. «Малое знамя» отличалось кратким изложением мелодической основы, «ино знамя» представляло уже большую распространенность напева, а «путевой распев» был самым расширенным и цветистым видом знаменной мелодии, в свою очередь представляя известные разновидности: путь прибыльный, путь монастырский, к путю приклад и т. д. Знаменные мелодии, разнившиеся в частностях, получали названия разных «переводов»: средний, большой, новгородский, псковский и т. д. Особое распространение и употребление получили эти «переводы» в XVII в., после учреждения патриаршества (в 1589), требовавшего большей торжественности служения. При всем своем разнообразии знаменные мелодии все-таки сохраняли основной характер того или другого церковного гласа, подвергая только его мелодическую основу широкой вариации и расширению.
В XVII в. в России получает распространение гармоническое, или партесное, пение, которое противополагалось «органному гудению» католического ритуала. Католической органной музыке православная церковь противопоставляла «многоголосные составления мусикийские». Православные юго-западные братства начинают заводить при монастырях школы, где учили и церковному пению. Ученики этих школ, вместе с любителями пения, образуют при православных церквах хоры. Отсутствие в церковном уставе прямого запрещения многоголосной музыки и разрешительные грамоты греческих патриархов позволили братским хорам воспринять западноевропейскую гармоническую систему и применить ее к хоровой обработке местных («киевских») и заимствованных от греков или южных славян одноголосых напевов. В то же время юго-западные певцы поддерживали оживленные сношения с южными славянами, румынами и афонскими славянскими монастырями, как хранилищами истинного Православия. После Брестской унии (1596) эти сношения особенно усилились. Очевидное влияние афонского монастырского пения обнаруживают юго-западные линейные ирмологи XVII—XVIII вв., содержащие в себе такие песнопения, распетые болгарским напевом, которые поются только в афонских монастырях и посвящены афонским местным храмовым праздникам. Из соединения западных и греко-славянских элементов (сохранившегося, быть может, в традиционной гармонизации местных напевов, напр, напевов Киево-Печерской лавры, записанных и изданных Малашкиным), а частью и из прямой пересадки западного хорового стиля на почву Юго-Западной Руси возникло, вероятно еще в к. XVI в. и несомненно к н. XVII в., юго-западное «партесное» пение на 4, 6 и 8 голосов. Гербиний, посетивший Киев в XVII в., пишет, что «грекороссияне гораздо святее и величественнее прославляют Бога, чем римляне», ибо у первых священные песнопения «ежедневно возглашаются в храмах с припеванием народа, на языке родном, по правилам музыкального искусства. В самой приятной и звучной гармонии слышатся раздельно дискант, альт, тенор и бас».
В XVIII в. церковное пение подпало под итальянское влияние, но в XIX в. с новой силой возродилось в выдающихся произведениях русских композиторов Д. С. Бортнянского, М. С. Березовского, А. Л. Веделя, С. А. Дегтерева, П. И. Турчанинова и др. (см.: Музыка русская).
|
|
